web analytics

Екатерина Шушковская

Современная поэзия

Просто жизнь. Глава 6.

Я сразу прошла в его поликлинике по месту прописки к зав. Отделением его участка и сказала фразу, которую всё время и до, и после говорила, входя в кабинеты:» Здравствуйте, будем знакомиться»
Я объяснила, что не вина врачей, не имеющих необходимой аппаратуры для обследования больных и установления верного диагноза , и поэтому идёт лечения ОРЗ и бронхитов, но удалось установить, что мой больной , увы, но пациент онкологической клиники. Его принимают на обследование и , видимо, операцию, и только от неё, врача и человека, зависит теперь его жизнь Необходимо направление с печатью. Надо ли мне терять ещё время, а у нас его уже нет, на привоз жены или лично его самого? Заведующая сразу выписала мне направление для Романа и я пошла ставить печать. Потом я сидела у гардероба и ждала Романа. После своих уроков он пришёл за мной.
Полчаса он извинялся, что я из-за него и устала, и потеряла время, и ещё, и ещё, и ещё. Я не перебивала, слушала. Это были минуты, когда мы были вместе. И сокращать это время – ни за что не буду! Пусть очень и очень долго извиняется. Отдала паспорт, направление и сказала, что завтра мы едем в клинику. Взять с собой необходимые вещи и книжку, чтобы не скучать. Хотя, какие фразы, слова, буквы пойдут в голову при сложившейся ситуации. Но я старалась так говорить, как будто это рядовое действо.
Я уехала домой. Очень страшно, если ты производишь какие либо действия, даёшь советы и , при этом не уверена в результате. Сомнения нахлынули сразу, как только мы расстались. В течение жизни я уже сталкивалась с моментами, когда после операции процесс ухода человека ускорялся. Для опухоли кислород –питательная среда. Операция может ускорить процесс и я в этом буду прямой виновницей. Мне надо было самой советы. Но , кого? В таких ситуациях их ищешь всюду и везде. Обзвонив всех знакомых, нашла экстрасенса (или нет, кто же может быть уверен, что не шарлатан перед ним?) Договорилась о встрече.
Роман отказался идти наотрез. Сказал, что не верит и он уже настроился на операцию.
В тот же вечер я пошла к бабе Любе сама. Женщина моложавая. Очень тихо говорящая ( может соседей боялась).Деньги она в руки не брала. Я положила на лавку. Кажется , лавка для этого и стояла у входа. Со мной была фотография Романа. Нас часто «щёлкали» во время концертов и просто в кабинете. В этом дефицита не было. Сразу сказала, что пришла по поводу своего знакомого. Невольно стала первой причиной в ситуации, где необходима операция и , если она в силах что-то сказать, то я бы хотела услышать. Не убьёт ли его сама операция? Баба Люба сказала, что впервые к ней приходят не для себя лично, а для другого человека. Взяла фотографию. Смотрела. Потом зажгла свечи. Перед нею были иконки на столе. Возможно, это было для убедительности, возможно — нет. Не знаю и до сих пор. Перед собой положила листок со схемой человеческого тела и начала молитву и карандашом, как-то навесу стала чиркать по этому листу. Я сидела пеньком и молчала, естественно. После этого процесса баба Люба мне сказала: «Надо было раньше ко мне прийти. Можно было бы обойтись без операции. Сейчас пусть делает. Он от неё не умрёт. Сказала пить настои из трав. Обычные целебные травы, есть в каждой аптеке, но самое главное ОН ДОЛЖЕН ПРОСТИТЬ СВОЮ МАТЬ.
Тут мне «холодок пошёл за ворот». Уж этого баба Люба знать не могла. Роман разыскал свою маму, которая от него в детстве отказалась, взял жить к себе и ухаживал с Верочкой, как и положено сыну, но всю жизнь он хранил письмо в котором мама отказалась от него. Всю жизнь. Он сам был очень добрым человеком, ответственным и очень любил детей. Никогда я не слышала и тени недовольства при разговоре с учеником. Самые отъявленные наши шалуны его слушали и очень уважали. Профессионально он добивался прекрасных результатов. И сейчас его ученики играют в лучших мировых оркестрах ,как у нас, так и за рубежом. Он сам мне никогда не рассказывал историю своих взаимоотношений с мамой. Ходили сплетни по учреждению. Моё отношение к Роману было распечатано с подробностями и сносками у меня на лице. Конечно меня пытались напичкать некоторыми подробностями, понимая, что мне интересно и небезразлично всё об этом человеке.
Знала я только то, что он был оставлен мамой, потом её сам же разыскал и взял к себе и то, что письмо он хранил. Баба Люба показала мне листок, где было карандашом перечёркнута много раз одна сторона человека. Она сказала, что это материнская линия проходит. Что не только почка, все органы, которые на пути этой линии у него нездоровы, только из-за того, что он внутренне не простил свою мать. Я поняла, что моя задача ему это сказать, но, как я к этому делу подступлюсь не представляла. Не люблю, когда ко мне, что называется «лезут в душу» и стараюсь этого не делать по отношению к другим людям. Если человеку необходимо, он сам подойдёт и поделится, или спросит совет.
Я уже собиралась уходить, баба Люба подошла ко мне и вдруг , взяв под руки легко меня подняла. Я, конечно, опешила. Она спросила: « А сама ничего не хочешь меня спросить? Тебе никакая помощь не требуется?»
-У меня всё так, как надо. Я справляюсь сама. Но если мне потребуется для этого человека что-нибудь спросить или узнать, я позвоню и приду.
Утром Роман уже сам поехал в клинику. Я вышла на работу. Теперь надо было продолжать жить и ждать. Три дня ничего не происходило. Я вечером ездила в клинику, а основного обследования на аппарате не делали. Пошла к профессору в разведку. Он объяснил, что необходим изотоп для процедуры.
— А откуда он к Вам поступает?- спросила.
-_Из института Метрологии им. Менделеева. То есть, с прежней моей работы. Когда-то на заре туманной юности меня и распределили (было такое дело в СССР) на роботу после окончания Одесского техникума измерений в Ленинград в институт метрологии.
— Я достану этот изотоп.
— Екатерина Михайловна, дорогая — это государственное преступление. Вы на это пойдёте?
— А запросто. Если я никому не принесу вреда и государству в том числе, а возможно помогу больному или нескольким больным, то угрызений совести, поверьте, не будет. Пойду!
— Приходите ко мне работать. Мне бы такого помощника. Но идти на преступление нет нужды. Завтра проведём обследование. Изотоп уже будет у нас.
Конечно, речи не могло быть, о том, что я брошу свою работу, когда именно сейчас я должна была , что называется «жить на работе».
Я понимала, что после операции я могу только проведывать, а возле Романа должна быть Верочка. Зная уже её робкий и застенчивый характер, я зашла в бытовую комнату, где стояли 4 плиты и договорилась с сестрой- хозяйкой. Завтра привезу жену Романа, познакомлю со всеми «действующими лицами», чтобы ей немного помогли освоиться на месте. Я была достаточно убедительна. Конфеты и горячительное , естественно, было со мной. Обещание в помощи я получила.
Я зашла в палату к Роману. Там были ещё три человека. У двоих состояние было тяжёлое. Он меня выволок в фойе. Там мы могли спокойно помолчать. Говорить ни он, ни я не знали о чём. Уже наступили сумерки, свет не зажигали и я почувствовала, что пора с ним поговорить о маме. Должна же была я ему сказать.
Сумерки помогли. Я медленно начала рассказ о моём походе к бабе Любе. Я ничего не спрашивала. Он молча слушал. Потом сказал, что ни на минуту не сомневался, что я « попрусь» и без него, раз так решила. Я его попросила только об одном: уничтожить отказное письмо. Маму надо простить.
Девчонке было 19 лет. Никто не знает, что она чувствовала чуть позже. Потом она пошла в ополчение. Уже и возможности что-то изменить , наверное, не было. И , что могла эта девочка соображать о материнстве? Идёт война. Любимый бросил. А подумать обо всём этом в больнице время ест. Верочке сможет дома письмо уничтожить.
Сказав всё, я почувствовала себя легче, у меня будто гора с плеч долой. Маленькая горка долой. Всё таки очень личное дело и Роман человек чувствительный и тонкий. Мог и возмутиться и обидеться.
Я ехала домой и думала, что я могла ещё упустить. Кажется всё сделала. Вот только, Верочку привезу и представлю в клинике.

Продолжение следует.